И надо же мне было именно в последний вечер перед отъездом в Англию задумать это дурацкое прощальное чаепитие! Пока я выбирала в супермаркете тортик, какой-то злодей проткнул колесо моей «десятки», а его напарник разыграл, как по нотам, сцену «Добрый Прохожий оказывает безвозмездную помощь Беспомощной Девушке». В результате этой благотворительной акции я лишилась сумки со всем ее, естественно, содержимым.

Наутро приятель, который вызвался подкинуть до аэропорта, не сумел завести машину, вернулся к себе домой и лег досыпать, выключив мобильник. Позвонить мне он не догадался. «Левак» запросил дикие деньги за экстра- скорость, тащился кое-как, да еще по дороге за мой счет доверху наполнил свой бензобак и пару исполинских канистр. Получив деньги, «Шумахер» уронил тяжелый чемодан мне на ногу и дематерилизовался в тот же миг. «Пропади оно все пропадом!» — решила я, окончательно рассвирепев.

Только на борту «British Airways» — не без помощи маленькой бутылочки вина — удалось расслабиться. Столько вежливого внимания мне не перепадало за всю прожитую жизнь. Когда же мой английский жених, по пути из Хитроу, проскочил на желтый свет и явственно сказал «sorry» светофору, я только зажмурила глаза.

Из лекций доцента кафедры Прикладной психологии Тольяттинского госуниверситета Галины Муканиной.

«Безнадежность жизненных перспектив на Родине порождает у некоторых людей стремление искать счастье вне ее границ. Нерешенность многих социальных и экономических проблем, неудовлетворенность условиями жизни, узость возможностей реализации собственного потенциала, отсутствие стабильности обуславливают у некоторых людей индифферентность или негативизм ко всему тому, что происходит рядом. И, как следствие, эта часть населения не способна иденфицировать себя с окружающим их обществом, что и ведет к нарушению развития у этих граждан этнического самосознания.

Поэтому тех русских, которые уезжают на постоянное место жительства в другие государства и проявляют там такие формы поведения, как грубость и нетерпимость по отношению к своим соотечественникам, нежелание идентифицировать себя с ними, я характеризовала бы как людей, имеющих не четкое осознание своей принадлежности к собственному этносу, то есть к русскому народу…»

Но вот ведь парадокс! Буквально через пару месяцев эта деревенская пастораль начала раздражать. Захотелось резких звуков, грубых форм, выхлопных газов. Захотелось проблем, чтоб, хрипя и отплевываясь, мучительно их преодолевать. Организм уже не выдерживал многократного взаимного «thank you» при оформлении самой ничтожной покупки в магазине.

Помните, как оборванец Гекльберри Финн, лежа в крахмальных простынях вдовы Дуглас, выискивал хотя бы одно грязное пятнышко, чтобы прижать его к сердцу, как старого друга? Со мной происходило то же самое. Почувствовав, что пропадаю, я отправилась в Лондон.

Русская речь, впервые услышанная в метро, заставила мое сердце неистово забиться. Молоденькая пара громко обсуждала «эту идиотскую» NHS. Вы бы видели, как изменились их лица, когда я заговорила с ними! Такую брезгливость можно увидеть у нас на лицах прохожих, старательно обходящих по грязному снегу оборванных таджикских ребятишек-попрошаек. Я почувствовала себя оплеванной и ретировалась в свой рафинированный провинциальный рай.

«..При этом они [эмигранты] также обнаруживают тревожность и неуверенность во взаимоотношении с другими группами людей, что заставляет их сбиваться ближе друг к другу и организовывать общины. Однако, высокая степень напряжения этих людей (следствие миграционных процессов, ведь изменение привычной окружающей среды является одним из мощнейших факторов стресса), постоянное ожидание неудач и неприятностей (фрустрированная форма реагирования, свойственная эмигрантам), обостряет у этих людей потребность в теплых, эмоциональных контактах, что еще более сплачивает их и способствует разрастанию национальных общин. Но дизъюнктивные проявления, тревожность и неуверенность, не дают возможности выстраивать позитивные взаимоотношения внутри общины, а лишь способствуют проявлению более изощренных форм девиантного поведения…»

Позже я обнаружила в Лондоне великое множество соотечественников. Звуки русской речи уже не вызывают выброса адреналина в кровь. Русские магазины, ярмарки, рестораны и выставки – здесь, как в Греции, есть все. Правда, сервис и декорации в этих местах напоминают Россию Доперестроечную, но это даже к лучшему, ибо придает ностальгии оттенок снисходительной удовлетворенности.

Мне даже удалось устроиться в небольшую русскую компанию. Немногочисленные ее работники ухитрились создать точную модель конторы советского образца. Старшей по рангу была Жена Хозяина, которая ковала кадры и репутации, за ней – Секретарша, на месте шлифующая то, что было создано наспех Женой. Жена и Секретарша могли уничтожить или возвысить в один миг. В первый же день меня допросили с пристрастием, поставили клеймо «с пылинкой» и потеряли всякий интерес.

С небольшим отрывом от них шла Бухгалтер. Правда, эта традиционно тучная особа компенсировала его задержками зарплаты, а также привычкой запираться с Хозяином в его кабинете и создавать Великую Тайну из любой бумажки.

Лейтмотив английской речи придавал конторе известный шарм, но дела не менял. Здоровой дружбы с коллективом не получалось.

Я решила податься на вольные хлеба. Правда, не хватало опыта для решения всяческих регистрационно – организационных проблем, но Дело казалось верным, и к тому времени я уже имела кое-какое представление об основных Правилах поведения в русской общине. Одно из них гласило: если хочешь добыть какую-нибудь информацию, дай что-нибудь взамен. Хотя бы накорми. Знакомые радостно реагировали на предложение «заскочить» и «посидеть», но заметно скучнели как от прямых, так и от наводящих вопросов. Лишь один из них оказался таким душкой, что я как-то незаметно для себя нарушила Правило номер один: никогда никому не говори всей правды. Мы обменялись информацией. Дело было на мази. Он исчез. Позже я обнаружила, что мое Дело находится в надежных руках: моего собеседника и его компаньона.

«…Девиантное поведение является следствием неудовлетворенной потребности в принадлежности к определенной группе и, естественно, глубинной потребности в самоуважении. В результате, эмигранты любой общины начинают переживать ряд таких негативных состояний, как апатия, безнадежность, пессимизм, тоска, приводящих человека к депрессии или озлоблению «на весь мир». И чем больше в общине таких людей, тем глубже и изощреннее война между ними.»

Сейчас я работаю в английской компании. Никакой трансформации не происходит. Может, с кем-то, но не со мной. Ностальгия упорно возникает недели через две после каждой поездки в Россию. На работе уже от седьмого утреннего «You alright?» начинают болеть зубы. Вместо анальгина в машине диск Меладзе.

Но, когда я слышу русскую речь в метро, почему-то поспешно прикрываю лицо «Таймсом».

 

 

“Russian London Courier” N 213, 18 July 2004